ГЛАВА II
Рождение императора
Итак, родился Павел 20 сентября 1754 года в Летнем дворце Елизаветы Петровны.
Дворец этот — несохранившаяся императорская резиденция в Санкт-Петербурге, построенная Б. Ф. Растрелли в 1741—1744 годах на том самом месте, где теперь расположен Михайловский (Инженерный) замок.
В ночь на 20 сентября 1754 года Екатерина Алексеевна почувствовала себя плохо. Доложили императрице — ее покои находились рядом. Роды были долгими, тяжелыми. Глубокой ночью пожаловала сама государыня. Только к полудню Екатерина разрешилась от бремени. Узнав о рождении внука, обрадованная Елизавета Петровна приказала тотчас же принести его к ней, и с этого дня колыбель мальчика находилась в спальне императрицы. С первых дней появления на свет наследника, родители были полностью отстранены от воспитания сына. Императрица никому не доверяла внука, даже матери, которую ребенок видел редко, да и то в присутствии Елизаветы Петровны или ее приближенных. Мать увидела сына лишь на восьмой день.
Елизавета крестила младенца и велела дать ему имя Павел.
Уже само имя, которое она дала новорожденному, было исполнено знаменательного смысла, как напоминание о глубокой преемственной связи между правнуком и прадедом — ведь имена апостолов Петра и Павла неотделимы друг от друга в православной традиции и даже их память отмечается Церковью в один и тот же день. Выражением этого, в частности, явилось и основание самим Петром в Петербурге собора Петра и Павла.
Екатерина с горечью вспоминает в "Мемуарах":
"На шестой день были крестины моего сына; он уже чуть не умер от молочницы. Я могла узнавать о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье значило бы сомневаться в заботе, которую имела о нем императрица, и это могло быть принято очень дурно. Она и без того взяла его в свою комнату и, как только он кричал, она сама к нему подбегала, и заботами его буквально душили".
Екатерине, воспитанной в немецкой строгости, в довольно бедной для герцогской семьи обстановке, было больно наблюдать, как с русской чрезмерностью проявляется по отношению к ее сыну излишняя опека, как его окружают совершенно не нужной роскошью (Царевича же растят!).
"Его держали в чрезвычайно жаркой комнате, - пишет она, - запеленавши во фланель и уложив в колыбель, обитую мехом чернобурой лисицы; его покрывали стеганым на вате атласным одеялом и сверх этого клали еще другое, бархатное, розового цвета, подбитое мехом […]. Пот лил у него с лица и со всего тела, и это привело к тому, что, когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простужался и хворал. Кроме того, вокруг него было множество старых мамушек, которые бестолковым уходом, вовсе лишенным здравого смысла, приносили ему больше страданий, нежели пользы".
Детство Павла прошло в заботах одинокой и любвеобильной бабки, без материнской ласки и тепла. Мать оставалась для него малознакомой женщиной и со временем все более и более отдалялась. Общество мам и нянек, окружавших ребенка, оказало на него плохое влияние: рассказы о домовых и привидениях сильно действовали на воображение впечатлительного мальчика. Иногда от страха он прятался под стол и всю жизнь боялся грозы.
Когда наследнику исполнилось шесть лет, ему отвели крыло Летнего дворца, где он жил со своим двором вместе с воспитателями.
Елизавета Петровна, высоко ценя ум и образованность Никиты Ивановича Панина, в июне 1760 года назначает его обер-гофмейстером великого князя. Холостяк Панин искренне привязался, а потом и полюбил смышленого, доверчивого мальчика, лишенного родительской любви и отзывчивого на ласку. В свою очередь, впечатлительный, чуткий Павел сохранил на всю жизнь любовь и благодарность к наставнику, который был предан ему и принимал участие в его нелегкой судьбе, хотя и сыграл в ней роковую роль. Нет, ни дурных принципов, ни дурных наклонностей Павел не вынес из панинского гнезда. Но он вынес оттуда нечто более гибельное: свои политические воззрения и свое отношение к матери. Сделай Панин из своего воспитанника ловкого придворного льстеца, тихоню себе на уме, умеющего скрывать свои мысли и исподтишка составлять заговоры — судьба Павла была бы иная. Возможно, она была бы лучше.
Никита Иванович Панин (1718, Данциг - 1783, Петербург) родился в семье небогатого генерала. В 1740 был зачислен в привилегированный Конногвардейский полк. В 1741 принял участие в дворцовом перевороте, возведшем на престол Елизавету Петровну, и был пожалован в камер-юнкеры, затем в камергеры. И.И. Шувалов испугался растущего влияния Панина на императрицу и в 1747 отправил его посланником в Данию, затем в Швецию. В Стокгольме Панин проявил недюжинные дипломатические способности и проникся симпатией к конституционному строю. Именно Панин подал императрице проект создания нового Императорского Совета. Он не посягал на прерогативы монарха, но внушал Екатерине, что: «Самодержавную власть нельзя в полезное действо произвести иначе, как разумным ее разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон».
Опытный дипломат много чего мог рассказать про полную историю новейшей России. Дневник воспитателя наследника и подчиненного Панина Семена Парошина показывает, что Никита Иванович за обеденным столом раскрывал настоящую причину смерти Петра I, рассуждал о тиранствах и революции при Анне Иоановне и после смерти ее, о придворных обстоятельствах времен Елизаветы…
Безбородко, самый видный дипломат после Панина, имел все основания сказать молодым коллегам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».
Панин стал единственным из подданных Екатерины II, кто не только добился независимого положения, но и возглавил оппозицию, как негласный опекун ее сына, до конца отстаивавший его интересы. Панин не только не забыл торжественных обещаний Екатерины править от имени сына до его совершеннолетия, но и не позволял ей делать вид, что таких обещаний не было. Сила Панина — в его близости к Павлу и в том влиянии, какое он оказывал на наследника. Охранять жизнь Великого князя — вот в чем совершенно справедливо полагал он свою первейшую обязанность. Осторожный Панин своих планов никогда не раскрывал. Можно только предполагать, что его целью был не переворот, а установление соправительства Екатерины и Павла, где сам он играл бы роль третьего человека в государстве.
Екатерина это знала, но изменить положения не могла. Первые годы своего правления она сама чувствовала себя не уверенно и нуждалась в поддержке, а за Паниным стояла влиятельная придворная партия: его брат, генерал Петр Панин; камергер и обер-прокурор сената Александр Кураркин; генерал и дипломат, князь Николай Репнин; секретарь и единомышленник Панина, драматург Фонвизин.
Об авторитете Панина говорит тот факт, что много лет спустя Екатерина II в беседе с любимым внуком Александром, говоря о сыне, вынуждена была признать: «Там не было мне воли сначала, а после по политическим причинам не брала от Панина. Все думали, что ежели не у Панина, так он пропал». В Панине она видит самого сильного соперника ее власти, и в этом проявляется двойственность его положения: верный соратник и преданный слуга императрицы в качестве первого министра, и ее непримиримый враг, когда дело касается интересов Павла: «Наставник Павла и министр Екатерины взаимно стесняли и мешали друг другу, — замечает проницательный современник, — отсюда раздвоенность, нерешительность Панина».
Среди воспитателей наследника были еще два замечательных человека: отец Платон и Семен Андреевич Порошин. Законоучитель великого князя, иеромонах Троице-Сергиевой лавры Левшин был ректором тамошней семинарии. Отец Платон обладал обширными знаниями и богатым жизненным опытом; был справедлив, беспристрастен и пользовался большим авторитетом. Обладал ораторским даром. «Отец Платон делает из нас все, что хочет, — говорила о нем Екатерина II, — хочет он, чтоб мы плакали, мы плачем; хочет, чтоб мы смеялись, мы смеемся». Он в совершенстве знал Священное писание и сам писал проповеди.
Отец Платон во многом способствовал воспитанию в наследнике высоких нравственных качеств: великодушия, щедрости, справедливости. Благодарный Павел сохранил к своему духовному наставнику глубокую привязанность на долгие годы. Отец Платон сумел поселить в душе наследника живое религиозное чувство. Павел Петрович был глубоко верующим человеком — в Гатчине указывали на место, где он молился по ночам, здесь был выбит паркет.
Но больше всех любил наследник престола своего кавалера Семена Андреевича Порошина — молодой офицер и литератор, человек обширной учености и высоких душевных достоинств, поклонник просветительской философии и передовых педагогических воззрений эпохи. Порошин души не чаял в своем воспитаннике, не разлучался с ним целыми днями и стремился привить ему гуманные, нравственные принципы и расширить умственный кругозор, не ограничиваясь только математическими науками.
Павла I учили математике, истории, географии, языкам, танцам, фехтованию, морскому делу, а когда подрос — богословию, физике, астрономии и политическим наукам. Его рано знакомят с просветительскими идеями и историей. Семен Андреевич, беседовал со своим учеником о сочинениях Монтескье, Вольтера, Дидро, Гельвеция, Даламбера, заставлял читать их для просвещения разума. Он писал для великого князя книгу «Государственный механизм», в которой хотел показать разные части, которыми движется государство.
Учился Павел легко, проявляя и остроту ума, и неплохие способности. С сентября 1764-го, весь 1765-й и отчасти в 1766 г. Порошин вел дневник, где со множеством колоритных подробностей изо дня в день фиксировал все, что происходило с великим князем, — его быт, поступки, времяпрепровождение, учебные занятия, свои беседы с ним, его характерные словечки и т. д.
В дневнике вместе с тем содержались ценнейшие сведения о «домашней» жизни окружения Екатерины II, записи разговоров виднейших сановников на животрепещущие политические и «дворцовые» темы, которые они, не стесняясь, вели за столом юного великого князя.
Записывал он в дневнике и их занимательные рассказы о мало кому тогда еще известных перипетиях истории прежних царствований — от Петра I до Екатерины II. Словом, дневник Порошина — уникальный для своего времени по содержанию и литературным достоинствам мемуарный памятник, «как в зеркале» отобразивший, по характеристике П. И. Бартенева, «историческую картину нашего двора и петербургского общества» 60-х гг. XVIII в. да и более раннего времени. Но благодаря своим достоверным и непосредственным записям он дает и драгоценную возможность постичь внутренний мир и личность Павла в детские годы.
Порошин писал в своих записках:
"30 сентября. Четверг. Поутру изволил Его Высочество учиться по-обыкновенному. <...> У меня очень хорошо учился; начали вычитание долей <...>. Сего дни при учении у меня сам Его Высочество изволил сделать примечание, что когда неравное число или нечетное вычтешь из числа равного или четного, остаток всегда будет нечет. Его Высочеству и прежде неоднократно сему подобные острые примечания делать случалось. Если б Его Высочество человек был партикулярной и мог совсем предаться одному только математическому учению, то б по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем. <...>"
Со страниц дневника Павел предстает живым, не по летам развитым, вдумчивым, находчивым, метким на слово, по-своему обаятельным ребенком, подверженным, правда, быстрой смене настроения, повышенной впечатлительности, но отходчивым, добрым и доверчивым. Конечно, ему не было чуждо ощущение своей исключительности, обусловленное всем строем жизни и воспитания великого князя, из чего проистекали черты капризности, нетерпеливости, своенравия и т. д. Но при этом никаких отклонений от нормы, никакой психической неполноценности (на чем так настаивали позднейшие хулители Павла I, искавшие уже в его детстве признаки безумия) не наблюдалось.
Но, видимо, было что-то в цесаревиче такое, что вызвало пророческие слова его младшего воспитателя: «При самых лучших намерениях вы заставите ненавидеть себя».
В начале 1766 г. Порошин был удален от должности воспитателя; причины его удаления остаются неясными. Возможно, этому способствовал факт ведения им дневника, в котором были затронуты многие важные лица и записаны интимные, а для многих и неприятные подробности. О дневнике узнала и императрица.
Поводом к удалению Порошина мог послужить и его «дерзкий» якобы поступок с Шереметевой. Как поговаривали, он даже посватался к ней. Дело кончилось скандалом. Говорили, что императрица Екатерина II планировала, что одна из богатейших невест России Анна Шереметева станет женой одного из братьев её фаворита Григория Орлова, однако к графине посватался граф Никита Иванович Панин. Но за несколько дней до свадьбы Анна Шереметева скончалась от чёрной оспы. Поговаривали, что неизвестная соперница подложила в табакерку, которую Шереметевой подарил жених, кусочек материи, имевшей контакт с оспенным больным.
Благодаря заступничеству Григория Орлова Порошин все же получил чин полковника и в 1768 г. был назначен командиром Старооскольского пехотного полка.
Скончался внезапно, 28 лет от роду, в 1769 году в крепости св. Елизаветы (Елизаветград), не успев принять участия в боевых действиях русско-турецкой войны.